СССР и Курдистан (1917-1945)
М.С.Лазарев, профессор, доктор исторических наук,
заведующий курдской лабораторией ИВ РАН.
Принято считать, что события октября 1917 года в Российской империи коренным образом изменили не только ее социальный строй, политическую систему и официальную идеологию, но и внешнюю политику. Но жизнь настоятельно требует внесения в эту аксиому две существенные поправки. Во-первых, эти изменения были исторически не оправданы и не смогли обеспечить жизнеспособность системы, которая закономерно развалилась. Во-вторых, традиции одиннадцативековой российской истории не были полностью пресечены этим переворотом и продолжали себя проявлять во многих существенных функциях советской системы, и в первую очередь во внешней политике СССР. Постараюсь показать это на одном частном примере, обозначенном в заголовке статьи. Полностью раскрыть эту тему на сегодняшний день невозможно: нет достаточной документальной базы. Доступ к архивам советского периода открыт только формально, а фактически они остаются полузакрытыми, особенно для отечественных исследователей. Официальные же публикации полны умолчаний и прямых фальсификаций. Поэтому нижеследующую статью следует рассматривать как первый подступ к теме, постановку ее основных проблем, подробное исследование которых, надеюсь, станет возможным в не столь отдаленном будущем. К 1917 году Россия уже имела почти столетний опыт общения с курдами, начиная с присоединения к империи Закавказья, значительная часть границ которого была сопредельна тем частям Османской империи и Ирана, где сплошными массивами или чересполосно с армянами, ассирийцами, персами, азербайджанцами проживали курды. Некоторые курдские племена обитали и непосредственно в закавказских губерниях. Для России то был регион исключительного военно-стратегического значения, установление контроля над которым гарантировал установление влияния практически во всей Западной Азии с ее огромными естественными богатствами. С другой стороны, это был плацдарм, откуда исходила постоянная угроза российским владениям на Кавказе как от жаждавших реванша Турции и Ирана, так и от Англии, а затем и Германии - главных соперников России на Ближнем Востоке. Обострение национальных отношений в этом регионе усугубляло заинтересованность в нем царизма. Угнетенные национальные меньшинства, главным образом армяне и курды, поднявшиеся на борьбу за свободу и независимость, именно в России, заклятом враге Турции и Ирана, видели своего естественного союзника и вероятного освободителя от гнета султанов и шахов. Это давало Петербургу желанные поводы для вмешательства. В то же время турецкие и иранские власти сознательно разжигали национальную рознь, что создавало дополнительную угрозу закавказской границе. Отсюда и заинтересованность России в лояльности курдского населения Турции и Ирана. Во время военных действий на территории этих стран русские военачальники были озабочены по меньшей мере нейтрализацией курдских племен и их вооруженных формирований, что большей частью удавалось. Порой заключались временные союзы с отдельными курдскими вождями, были установлены и политические контакты с некоторыми ведущими курдскими националистами. Однако немало было и конфликтов, в том числе и кровопролитных. Короче, царская Россия приобрела определенные позиции в Курдистане, особенно во время первой мировой войны, но они были непрочными, и после 1917 года историческому наследнику России - СССР- пришлось начинать свою политику по отношению к курдам и Курдистану с чистого листа. Впрочем, это не совсем так. Радикально изменилась только идеология, но цели, традиции и методы ближневосточной политики во многом остались прежними. По-прежнему, на первом месте стояла проблема обеспечения безопасности закавказских границ. Геополитическое положение Курдистана после первой мировой войны значительно изменилось. Послевоенный раздел Османской империи «удвоил» разделенность родины курдского народа. Ее южные и юго-западные части вошли в состав Ирака и Сирии, подмандатные Англии и Франции. Таким образом «клуб» угнетателей курдов пополнился за счет английских и французских колонизаторов, которые с помощью арабских националистических кругов способствовали разжиганию выгодных им арабо-курдских противоречий. Кроме непосредственного присутствия стран-победительниц, также обозначился интерес к региону и нового экономического гиганта XX века - США. Короче говоря, «тень Антанты», изначального врага Советской России, нависла над Курдистаном, что воспринималось Москвой с понятным опасением. Наряду с негативными, с точки зрения ближневосточной политики СССР, изменениями в курдистанском регионе в послеоктябрьский период произошли и серьезные позитивные сдвиги. В Турции и Иране победили национально-патриотические силы. Эти страны, в которых проживало подавляющее большинство курдов, избавились от колониальной зависимости, обрели суверенитет и начали сравнительно быстро двигаться по пути экономического и социального прогресса. Следовательно, уменьшилась угроза использования курдского вопроса для подрыва безопасности закавказских границ. Однако такое изменение ни в коей мере не снизило интереса Москвы к курдам и Курдистану, напротив, он возрос именно благодаря указанным изменениям. И здесь следует подчеркнуть два основных обстоятельства. Первое. В послеоктябрьский период взаимоотношения Советского Союза с Турцией и Ираном строились на совершенно иных основах. Появилась прямая заинтересованность в стабильных дружеских отношениях, а для этого было необходимо хотя бы частичное совпадение интересов по кардинальным вопросам внешней политики. И такие совпадения были. Как Москва, так и Анкара с Тегераном боролись против попыток западных держав, и в первую очередь Англии, сохранить свои военно-политические и экономические позиции в ближневосточном регионе. Поэтому для внешней политики СССР было необходимо, чтобы ситуация в Турецком и Иранском Курдистане не дестабилизировала национальные режимы и не использовалась в антисоветских целях. Второе. По логике, Советы должны были выступить против курдского движения в Турции и Иране. Но историческая действительность опрокинула логику. В обеих странах возобладали такие порядки, что обострение курдской проблемы стало неизбежно, последовательный шовинистический курс во внутренней политике привел к разрастанию конфронтации с курдским национальным движением, подъем которого произошел во многом благодаря революционным событиям в России. Вскоре выяснилось, что надежды на мир и тишину в курдском регионе иллюзорны, так как здесь разгорелся опасный очаг напряженности, которым могли воспользоваться враги Москвы. Следовательно, у СССР не было альтернативы, кроме как взять курс на установление советского влияния в курдском национальном движении, чтобы оно соответствовало целям советской ближневосточной политики и ничьей иной. Так в ближневосточной политике Кремля появилось «курдское направление», в основе которого находились государственные интересы СССР, закамуфлированные под «бескорыстную поддержку национально-освободительного движения», исходящую из ленинского права нации на самоопределение вплоть до полного отделения. Советское руководство смотрело на ситуацию в Курдистане с надеждой и тревогой. Надежду внушало благожелательное отношение курдской национальной верхушки, которая должным образом оценила отказ большевиков от колониализма, уход российских войск из оккупированных ими районов Курдистана и обещания оказывать помощь угнетенным народам. Просоветские настроения лидеров курдского национального движения радовали, но общая обстановка в сопредельных с закавказской границей районах Курдистана внушала серьезные опасения. Любая вовлеченность Москвы в курдское движение приводила к риску серьезно испортить отношения с Анкарой и Тегераном, что было крайне нежелательно. Даже активная поддержка иракских курдов была небезопасна, ибо провоцировала бы усиление активности Англии на Ближнем Востоке и усиление напряженности в других частях Курдистана. Поэтому в отношении курдского вопроса сразу же была принята «средняя линия»: внешне сочувствовать курдам, но держать курдское движение, по возможности, «на коротком поводке», манипулируя им в зависимости от изменения ситуации на ближневосточной арене. 8 марта 1923 года коллегия НКИД приняла следующее постановление по курдскому вопросу: «Не оказывать поддержку ни курдскому сепаратизму против турок, ни турецкому империализму по отношению к курдам и относиться сочувственно к борьбе курдов против Англии...». С неизбежными модификациями этот курс проводился более или менее последовательно во весь период существования СССР. Внешне все выглядело благопристойно, а в сущности никакой конкретной поддержки курдскому движению в 20-30-е годы оказано не было из-за боязни ухудшения отношений с Турцией и Ираном. Итак, отношение СССР к курдскому движению с самого начала был сугубо прагматичным. 17 декабря 1925 года был заключен советско-турецкий договор о дружбе и нейтралитете, получивший подтверждение и развитие в ряде последующих «анкарских протоколов». И вскоре после этого стало заметно ослабление интереса в СССР к курдскому движению в Турции и все более недоброжелательный тон комментариев по отношению к выступлениям турецких курдов. Особенно это проявилось во время так называемого «араратского восстания» на рубеже 30-х годов, руководимого «Хойбуном» и происходившего на стыке советско-турецко-иранской границ. Тогда советские пограничные власти оказали непосредственное содействие турецким карательным войскам. Эта акция была «укреплена» соответствующей идеологией - от «продажного феодального руководства, находящегося в услужении у империалистов» до «подстрекательства курдов британскими и французскими империалистами». В 1936-38гг. в округе Дерсим полыхало локальное, но очень ожесточенное восстание курдов-заза, подавить которое удалось только большой кровью. В СССР по этому поводу - глухое молчание (за немногими исключениями) - и в средствах массовой информации, и в специальной литературе. Не было также никакой официальной реакции. Причина этого молчания понятна: назревала война на западе, и, возможно, на Дальнем Востоке, и Москва старалась избежать любых поводов для конфликта с Анкарой. Позиция Турции в силу ее географического положения приобретала важнейшее значение для всех держав, вовлекавшихся в мировой конфликт, и особенно для СССР, со всех сторон окруженного врагами. В известной степени подобную осторожность Москвы в связи с курдским движением можно если не оправдать, но понять в контексте того времени. Столь же осторожной и как бы отстраненной была позиция советского руководства по отношению и к событиям в Иранском Курдистане, где до начала 30-х годов непрерывно происходили вооруженные выступления курдов. Во время гражданской войны в России иранские курды представляли для нее интерес лишь в контексте борьбы за советизацию Закавказья и подрыв влияния Англии. После переворота февраля 1921 года в Иране советское правительство было прямо заинтересовано в укреплении у власти в Тегеране национальных сил в лице военного министра Реза-хана, захватившего в 1925 году престол и основавшего новую династию Пехлеви, который повел борьбу за ликвидацию остатков феодальной раздробленности, против извечного племенного сепаратизма, за всестороннюю модернизацию страны. Курдский сепаратизм всегда был наиболее опасным врагом Тегерана, и против него был направлен основной удар. Во время так называемого «Курдистанского похода» был сокрушен наиболее заметный вождь курдского движения в Иране Исмаил-ага Симко и некоторые другие предводители. К началу 1930-х годов Иранский Курдистан был окончательно умиротворен. Ни помощи, ни даже выражения сочувствия иранские курды от СССР не получили. Реакция Москвы сводилась к публикациям информационных материалов с неизменными заключениями о «феодальном руководстве», «руке Англии» и т.п. Они прикрывали стремление Москвы не подрывать стабильные отношения с Тегераном вмешательством в болезненный для Ирана курдский вопрос. Курдские восстания в Ираке в 20-30-х годах, проходившие под руководством виднейших лидеров курдского национального движения, - Махмуда Барзанджи, братьев Ахмеда и Мустафы Барзани и других, как явно «антиимпериалистические» (хоть проходившие под «феодальным руководством», что, конечно, не было похвальным), встречали в СССР более сочувственное отношение, но и только. Оставались подозрения, что они «льют воду на мельницу» сторонников создания «независимого и объединенного Курдистана», что было для Москвы совершенно неприемлемо. Поэтому никакой практической помощи от Советского Союза иракские курды не получили (хотя не последнюю роль тут сыграли отдаленность и отсутствие прямых контактов с восставшими). Во время второй мировой войны геополитическое значение Курдистана для СССР значительно возросло. Угроза со стороны курдистанского плацдарма объективно возникла уже во время кратковременного союза с Германией (август1939- июнь 1941года), когда нацистский рейх с помощью фашистской Италии пытался создать на Ближнем Востоке очаги влияния среди местных националистов, боровшихся против английских и французских колонизаторов. Ставка делалась на арабов: именно в Ираке и Сирии (с Ливаном) державы «оси» могли надеяться на успех. Фашистская тень нависла над Южным и Юго-Западным Курдистаном, хотя о непосредственных контактах немцев и итальянцев с местными курдскими вождями мало что известно. Косвенно в планы «оси» на ближневосточной арене мог быть вовлечен и Советский Союз. В той дипломатической игре Берлина и Москвы свое место занимала и населенная курдами территория. Но силы фашистов были отвлечены подготовкой к войне, арабские националисты не получили достаточной военной помощи, и влияние Англии и Франции в регионе было восстановлено. Турецкий Курдистан после нападения Германии рассматривался Москвой как потенциальный источник угрозы на закавказской границе (к счастью, не ставшей реальностью). Причем, угроза эта была двоякой. С одной стороны, волнения турецких курдов могли стать мощным дестабилизирующим фактором, которым могли воспользоваться враги СССР. С другой стороны, обострение обстановки на востоке Турции, где была сосредоточена наиболее значительная и боеспособная часть турецких вооруженных сил, неизбежно привело бы к еще большему их усилению, что при реальной возможности присоединения Турции к «оси» в критический период 1941-1942 годов было особенно опасно. Короче, в интересах Москвы было сохранение полной тишины в Турецком Курдистане. Совершенно иная ситуация сложилась в это время в Иранском Курдистане, что побудило СССР вести там активную политику. Потерпев поражение в арабских странах, немецкие спецслужбы обратили особое внимание на Иран, где всегда сохранялась почва для разжигания антианглийских и антирусских настроений. Особый упор был сделан на работу среди племен, в том числе и курдских, которыми можно манипулировать, используя неистребимый сепаратистский дух. Некоторый успех нацистская агентура имела, но не такой сильный, чтобы превратить Иран в союзника, а его территорию - в антианглийский и антирусский плацдарм. Что касается иранских курдов, то в их среде нацистская пропаганда, видимо, была совсем неэффективна. Это подтверждает конкретными фактами наш авторитетный курдолог О.Л.Вильчевский, почти всю войну проведший в Иранском Курдистане, в своем, к сожалению, не опубликованном труде «Курдское национальное движение». Правительство Реза-шаха в общем контролировало положение в стране и не хотело превращать ее в сателлита держав «оси», пытаясь играть на противоречиях воюющих коалиций. Эта позиция временно устраивала Берлин, но в Москве, Лондоне и Вашингтоне ситуацию в Иране считали потенциально опасной и решили своевременно принять меры, тем более, что здесь не существовало серьезного риска. Для обеспечения главного стратегического интереса союзников - безопасности нефтепромыслов южного Ирана и Ирака и трансиранской железной дороги, пересекавшую западную часть страны - в конце августа 1941 года были введены с севера советские и с юга британские войска. Страна фактически попала под союзнический протекторат. Эта новая ситуация потребовала определенного изменения традиционного политического курса в курдском вопросе. Военное присутствие давало Москве сильные рычаги для установления своего влияния в курдских районах Ирана. Окрыленный первым успехом Сталин уже в середине декабря 1941 года во время визита в Москву британского министра иностранных дел Антони Идена завел речь о территориальных изменениях в курдистанском регионе после победы, предложив для Турции в качестве компенсации за «лояльность» часть Сирии, чем сильно обеспокоил британское руководство. Хотя больше тема сирийских территорий не возникала, опасения остались. И поводов у англичан для этого было достаточно. Во-первых, их тревожили намерения Москвы в отношении оккупированной части Иранского Курдистана. Избегая нежелательных трений по курдскому вопросу Лондон сделал ставку на иранские власти, поддерживая их требования не препятствовать осуществлению властных функций по отношению к курдскому населению в советской оккупационной зоне. Правда, не брезговали англичане и использованием влияния на некоторых курдских вождей, провоцируя враждебные действия против советских частей. Хотя официальный Лондон категорически отрицал какое-либо свое участие в подстрекательстве курдов. Во-вторых, Англию беспокоила позиция Анкары, которая опасалась создания независимого курдского государства при поддержке советских оккупационных войск, и вынуждена была посылать на иранскую границу дополнительные войска. В-третьих, британское руководство опасалось за иракских курдов, т.к. в Ираке набирали силу левоориентированные курдские политические организации, которые в 1943 году подняли восстание во главе с Мустафой Барзани. Впрочем, курдский вопрос встал перед советским руководством не только с подачи его британского союзника. У Москвы были свои веские причины быть обеспокоенной ситуацией в Курдистане, опасаясь ухудшения отношений с Англией и Турцией, она любыми способами пыталась погасить любые возможные подозрения в помощи курдскому движению. Тем не менее само пребывание советских войск в Западном Иране оказало безусловно сильное стимулирующее воздействие на курдское национальное движение в стране. Вновь возродились давние упования на помощь России в освободительной борьбе. Оживилась политическая жизнь как в советской, так и в английской оккупационных зонах, причем сразу приняв левоориентированную окраску. В конце 1942 году состоялось первое организационное собрание партии «Жизнь Курдистана», программа которой состояла из смеси националистических и коммунистических постулатов и предусматривала борьбу за независимость в рамках существующих государств. Вскоре ее руководство переместилось в Сулейманию (Иракский Курдистан), где в годы войны также возникло несколько курдских левых политических партий. Таким образом, вторжение Красной Армии в северо-западный Иран объективно привело к подъему курдского национального движения на значительной части территории Восточного и Южного Курдистана, к росту просоветских настроений, что было совершенно неприемлемо ни для Тегерана, ни для Лондона и Вашингтона. Все это отнюдь не разряжало напряженную обстановку в Иранском Курдистане; иранские власти с еще большей настойчивостью пытались восстановить свой контроль над курдскими территориями, а их население, естественно, оказывало сопротивление. Кроме того, иранские военные и гражданские чины приложили немало усилий, чтобы испортить отношения между курдами и советскими войсками, вели усиленную антисоветскую пропаганду. Все это происходило на фоне тяжелого положения советских войск на южном фронте. Дабы избежать образования в Иране в критический для СССР момент нечто вроде второго фронта (да еще при сомнительной позиции Турции), Москва решила в очередной раз пожертвовать курдами. 31 августа 1942 года Молотов направил советскому послу в Иране Смирнову директивное письмо, в котором были сформулированы основы «нового подхода к курдской проблеме», чем должны были руководствоваться советские дипломатические и военные работники. Этот примечательный документ из истории советской внешней политики характерен не столько его откровенным цинично-прагматичным подходом к национальному движению, сколько по его «научной» аргументации. Беда не в том, что она насквозь пропитана примитивным социологизмом, бездоказательна и в ряде существенных моментов грубо искажает реальные факты (например, об инспирации курдского сепаратизма Англией и Турцией, хотя в действительности дело обстояло как раз наоборот). Гораздо хуже, что она служила обоснованием и оправданием недальновидной и даже опасной политики в курдском вопросе, ибо порождало косность политического мышления и близорукость непосредственных исполнителей. Короче, Кремль дал директиву, что на курдов ставить рискованно и бесперспективно, имеются другие приоритеты, в лучшем случае курдов следует держать в резерве. Повторилась старая история... До самих курдов эти перемены дошли не сразу. Более того, во время и непосредственно после окончания войны престиж СССР среди иранских и иракских курдов стоял особенно высоко. В значительной мере он сохранялся в народном сознании и в политически активных кругах курдской элиты и во время «холодной войны». Однако в советских «компетентных» органах, имевших прямое отношение к зарубежным делам - НКИД, НКО и особенно НКВД, - молотовская директива была принята к исполнению немедленно и охотно. По отношению к иранским курдам советские власти в этой стране заняли позицию умиротворителя, с одной стороны, не дать разрастись курдскому движению или, по крайней мере, держать его под строгим контролем, а с другой, - избегая прямых конфликтов с иранскими властями, сдерживать их карательные порывы. Летом 1944 года вновь вспыхнули волнения курдских племен, охватившие значительные территории, а советская гражданская и военная администрация начала проводить двойственную, неуверенную политику, поддерживая то курдов, то правительственные силы. Заместители Молотова С.И.Кавтарадзе и В.Г.Деканозов с одобрения своего шефа предложили следующие меры по нормализации ситуации: оказать давление на иранское правительство, дабы оно уняло чересчур ретивых администраторов (на которых была возложена основная вина за происходящее), разрешить им использовать воинские и жандармские части силою не более 1-2 рот, не допускать поголовного разоружения курдов, предостеречь курдских вождей от дальнейших выступлений, пригрозив им содействием иранским властям, а также укрепить консульский состав в Северо-западном Иране, оказавшимся не на высоте положения. Уже из этих материалов видно, что политика СССР в курдском вопросе во время второй мировой войны была целиком прагматична, диктовалась исключительно его государственными интересами, как их понимало сталинское руководство, и не может быть оценено однозначно. Конечно, отчасти она была вынужденной из-за переменчивой военной и политической конъюнктуры. Но немалую роль играли и амбициозные планы Кремля в отношении послевоенного устройства мира вообще и ближневосточного региона в частности. Причем такое отношение Москвы к курдской проблеме было характерно не только в критические для нее периоды войны, но и при ее победном апофеозе, когда престиж СССР был чрезвычайно высок. Все послания курдских лидеров, выражающие преданность руководству СССР и просящие поддержки были оставлены без ответа. Москва не делала особого секрета из своего нежелания связываться с курдами, хотя последние по-прежнему оставались в неведении и, окрыленные успехами военной мощи СССР и его политическим влиянием, крепко рассчитывали на советскую помощь в реализации своих национальных чаяний по крайней мере в Иранском Курдистане, где стояли советские войска и где возникла национальная курдская левоориентированная автономия, опиравшаяся на советскую военную и политическую поддержку. Трагическая история крушения этой автономии выходит за рамки этой статьи и требует, кроме того, новой документальной базы. Отметим только, что опора на Москву оказалась ненадежной, и прежде всего потому, что возможные имперские притязания Сталина в Западной Азии, в отличие от Восточной и Центральной Европы, не были подкреплены ни реальной военной силой, ни соответствующим политическим и международно-правовым багажом - ни Ялты, ни Потсдама для Ближнего Востока не предусматривалось. Вынужденный под напором англо-американцев окончательно вывести свои войска из Ирана в мае 1946 года, Советский Союз тем самым оставил беззащитной курдскую автономию, которая была раздавлена шахскими войсками в конце 1946 года. Следует признать, что советская политика во время и сразу после окончания второй мировой войны по отношению к иранским курдам объективно, в значительной мере в силу обстоятельств, сыграла провокационную роль, пробудив в них несбыточные надежды и подвигнув их на радикальные политические действия, заранее обреченные на провал. Отчасти такую же роль сыграла политика СССР и по отношению к иракским курдам, которые, поднимаясь на борьбу против англичан и их багдадских подручных, уповали на советскую помощь. В 1947 году после разгрома курдской автономии в Иране Мустафа Барзани и несколько сотен его сподвижников нашли убежище в СССР, где и вкусили горький хлеб изгнания, испытав «гостеприимство» в его бериевском исполнении. Медвежью услугу оказали в Москве турецким курдам, выступив с притязаниями на значительную часть Восточной Турции, где они обитали. То была типичная топорная работа сталинско-молотовской дипломатии, которая только подлила масла в огонь разгоравшейся холодной войны и турецкие курды оказались в еще более ужесточенных под предлогом усиления внешней угрозы условиях всегда существовавшего в Турецком Курдистане репрессивного режима. Итак, политика СССР в Курдистане в сталинскую эпоху сохранила многие традиционные черты прежних времен: курды, их борьба за свободу и независимость оставались для Москвы не целью, а средством в отстаивании своих государственных, по сути имперских, интересов в Закавказье и Западной Азии. Ими немедленно жертвовали как только их национальное движение косвенно или прямо начинало мешать советской ближневосточной политике. Вместе с тем очевидна и разница, вызванная всемирно-историческими изменениями на мировой арене, геополитическими сдвигами в Западной Азии и революцией 1917 года в России. В аспекте рассматриваемой темы она проявилась, главным образом, в социальной и политической радикализации курдского национального движения, приобретении им левого, «антиимпериалистического» и все более просоветского направления. Это давало Советскому Союзу хорошие шансы в Курдистане, которые так и не были по-настоящему реализованы по объективным и субъективным причинам (загнивание и разложение коммунистической системы, догматическая закомплексованность и некомпетентность ее представителей, занимавшихся курдской проблемой на всех уровнях). Только сейчас, после распада СССР, появились условия для реализации этих шансов, но это уже совсем другой разговор. орые, поднимаясь на борьбу против англичан и их багдадских подручных, уповали на советскую помощь. В 1947 году после разгрома курдской автономии в Иране Мустафа Барзани и несколько сотен его сподвижников нашли убежище в СССР, где и вкусили горький хлеб изгнания, испытав «гостеприимство» в его бериевском исполнении. Медвежью услугу оказали в Москве турецким курдам, выступив с притязаниями на значительную часть Восточной Турции, где они обитали. То была типичная топорная работа сталинско-молотовской дипломатии, которая только подлила масла в огонь разгоравшейся холодной войны и турецкие курды оказались в еще более ужесточенных под предлогом усиления внешней угрозы условиях всегда существовавшего в Турецком Курдистане репрессивного режима. Итак, политика СССР в Курдистане в сталинскую эпоху сохранила многие традиционные черты прежних времен: курды, их борьба за свободу и независимость оставались для Москвы не целью, а средством в отстаивании своих государственных, по сути имперских, интересов в Закавказье и Западной Азии. Ими немедленно жертвовали как только их национальное движ[1]ение косвенно или прямо начинало мешать советской ближневосточной политике. Вместе с тем очевидна и разница, вызванная всемирно-историческими изменениями на мировой арене, геополитическими сдвигами в Западной Азии и революцией 1917 года в России. В аспекте рассматриваемой темы она проявилась, главным образом, в социальной и политической радикализации курдского национального движения, приобретении им левого, «антиимпериалистического» и все более просоветского направления. Это давало Советскому Союзу хорошие шансы в Курдистане, которые так и не были по-настоящему реализованы по объективным и субъективным причинам (загнивание и разложение коммунистической системы, догматическая закомплексованность и некомпетентность ее представителей, занимавшихся курдской проблемой на всех уровнях). Только сейчас, после распада СССР, появились условия для реализации этих шансов, но это уже совсем другой разговор.