Конфедерация или Империя: ключевой вопрос войны в Сирийском Курдистане
Дмитрий Петров
В суете постоянного потока тревожных новостей из Северной Сирии зачастую теряется суть происходящего конфликта. Рискну предположить, что в массовом сознании текущее противоборство остаётся «войной между турками и курдами». Однако подлинная демаркационная линия враждующих сторон проходит вовсе не по национальным границам.
В течение многих лет в Курдистане, то есть на территориях, где курды составляют этническое большинство, разворачивается масштабная битва между двумя проектами будущего. Сегодняшний виток кровопролития — один из её эпизодов.
Президент Турции Тайип Эрдоган и его государственная машина олицетворяют собой политический проект «неоосманизма», современную интерпретацию политических максим Османской империи. Неоосманская парадигма подразумевает централизацию власти в руках президента, расширение влияния турецкого государства на соседей по ближневосточному региону, а также апелляцию к исламу как к политической ценности и фактору, способному объединить людей поверх этнических барьеров. Все эти черты рельефно представлены в политике Эрдогана.
По другую сторону линии фронта сторонники «демократического конфедерализма». Автор этой концепции — лидер Рабочей партии Курдистана (РПК) Абдулла Оджалан, который разработал её в середине 2000-х годов, уже находясь в турецкой тюрьме. РПК взяло её за основу своей программы. С тех пор создание самоуправляющейся автономии заменило среди целей партии прежнюю задачу построения социалистического национального государства Курдистан.
Демократический конфедерализм подвергает жёсткой критике государство как аппарат угнетения, сближаясь в этом аспекте с анархизмом. Автономия должна, не становясь государством, развить систему прямого народовластия через советы. Идеология РПК в ещё большей степени, чем неоосманизм, стремится преодолеть национальное разобщение, декларируя своей целью создание равноправной конфедерации народов Ближнего Востока. Особое место в её идейном арсенале отводится гендерному равенству. Таким образом, нельзя отождествлять современную РПК с классическим национально-освободительным движением или, тем более, курдскими националистами.
Демократический конфедерализм подвергает жёсткой критике государство как аппарат угнетения, сближаясь в этом аспекте с анархизмом.
При этом в отношении обеих сторон конфликта высказываются мнения, что за идеологическими вывесками кроется коррупция и борьба двух групп политической элиты за власть. Несомненно, элемент «борьбы за власть» в определённой мере действительно присутствует. Но в ходе двух поездок в Курдистан и интенсивного общения с участниками курдского движения в России я убедился, что среди них преобладают люди, искренне стремящиеся воплотить идеи Абдуллы Оджалана в жизнь. О том же говорит и практика этого движения.
Борьба между Конфедерацией и Империей протекает в разных формах на разных территориях. Демократическая партия народов выступает легальным крылом конфедералистского движения в Турции. Депутаты ДПН занимают 59 мест (около 10%) в турецком Меджлисе. В короткий период перемирия и мирного процесса между РПК и правительством в 2013—2015 годах под патронажем ДПН в курдских регионах Турции создавались институты Конфедерации: ассамблеи и комитеты. С 2015 года, когда возобновились боевые действия, все созданные структуры и сама ДПН попали под шквал репрессий.
Органично в духе неоосманского экспансионизма турецкое государство преследует врага и распространяет военный контроль за собственными рубежами. Горы крайнего севера Ирака ещё в 1980-е годы стали оплотом Рабочей партии Курдистана, центром её инфраструктуры. На сегодняшний день для борьбы с партизанами РПК в курдской части Ирака расположено несколько постоянных военных баз турецкой армии. На иракской территории многократно проводились крупные наземные и воздушные военные операции Турции. Последняя на сегодняшний день — в мае 2019 года.
В этой динамичной панораме Рожава занимает особое место. Регион, в котором проживает более четырёх миллионов человек, стал самой масштабной пробой проекта Конфедерации. Летом 2012 года курдские революционеры вытеснили отсюда администрацию, верную президенту Сирии Башару Асаду, а затем организовали оборону и успешное контрнаступление против Исламского государства при поддержке Международной коалиции.
Параллельно с вооружённой борьбой за существование в Рожаве развернулось масштабное социальное строительство: были созданы органы самоуправления, в том числе местные советы, кооперативы, женские организации.
Ядром самообороны автономии выступают Отряды народной самообороны (YPG), а двигателем социальных преобразований — Партия «Демократический союз» (PYD) и Движение за демократическое общество (TEV-DEM). Формально Рабочая партия Курдистана — ни при чём. Однако организаторами всех указанных структур выступили именно кадры РПК.
Помимо практического и далеко небезуспешного воплощения своего политического проекта, Рожава стала для РПК важной ресурсной и инфраструктурной базой. В частности, автономия стала обширным полем для рекрутинга новых кадров организации.
Таким образом, Рожава —это и символ враждебной турецкому правительству концепции Конфедерации, и важный элементом в системе РПК. В этом и заключаются причины столь упорного стремления Эрдогана развязать в регионе войну, которое воплотилось сначала в нападении на Африн зимой 2018 года, а теперь в полномасштабном вторжении в сердце территории автономии.
Новый виток войны уже вызвал исход как минимум 130 тысяч жителей с территории предполагаемой «зоны безопасности».
Тесно связан со вторжением план Эрдогана по «возвращению» сирийских беженцев в свою страну путем их перемещения в «зону безопасности», которую предполагается создать на руинах Рожавы. Беженцев в рамках этой идеи планируется использовать в качестве орудия неоосманского проекта. Президент Турции хочет «разбавить» ими курдское население региона, у которого РПК пользуется популярностью. От новопоселенцев, арабов-суннитов, ожидается враждебность или, на худой конец, равнодушие к движению Конфедерации.
На роль самозваных выразителей политической воли сирийских арабов-суннитов турецкое правительство выдвинуло «Сирийскую национальную армию», объединившую под покровительством Анкары ряд исламистских группировок. Сегодня они вместе с солдатами турецких вооружённых сил «расчищают пространство» для масштабного изменения демографической картины региона. Новый виток войны уже вызвал исход как минимум 130 тысяч жителей с территории предполагаемой «зоны безопасности».
Интересно, что в самой Турции активисты Демократической партии народов оказывали поддержку сирийским беженцам. В частности, они проводили дополнительные образовательные мероприятия для детей, которым государство обеспечивало только посещение общеобразовательной школы. Мне известен по крайней мере один такой пример из города Мерсин.
Чем бы ни завершилась текущая стадия сирийского кризиса, борьба между конфедералистским и неоосманским проектами на этом не закончится.
Конфедерация или Империя? В этом споре есть и третий вариант ответа. Хафез Асад, а затем его сын, нынешний президент Башар, выстраивали Сирию как арабское национальное государство. Опираясь на масштабную поддержку Ирана и России, правительству удалось восстановить контроль над значительной частью страны. Столкнувшись с нападением многократно превосходящей технически турецкой армии, политики Рожавы были вынуждены заключить соглашение с Дамаском, на основании которого в регион вошли части сирийской армии. Нет сомнения в, что Башар Асад хотел бы восстановить контроль и над этой частью страны.
Чем бы ни завершилась текущая стадия сирийского кризиса, борьба между конфедералистским и неоосманским проектами на этом не закончится. Противостояние уже давно выплеснулось за границы Турции и изменило политическую карту Ближнего Востока. Как турецкое государство, так и Рабочая партия Курдистана и сопутствующие ей движения обладают ресурсами и волей для продолжения этого конфликта.
Не будет преувеличением сказать, что политическая программа РПК предлагает новое решение для старых проблем, сотрясающих регион. В первую очередь, проблемы национального неравенства и межэтнической конфронтации. Смогут ли эти идеи устоять перед военной мощью второй по силе армии НАТО и распространиться на новые территории и национальные группы? На этот вопрос ответ даст ближайшее будущее.[1]